Трехгрошовая опера (2002)

Постановка: Адольф Шапиро

Полли, дочь короля нищих, празднует свою свадьбу с королём бандитов Мэкхитом, которого для простоты в повседневной жизни зовут Мэки-нож. На свадьбе присутствует, конечно, и начальник полиции Броун, служивший когда-то вместе с женихом в солдатах и хранящий с ним старую дружбу. В конце концов, разница между двумя приятелями не так уж велика: Мэки грабит, Броун вымогает, а страдают от этого одни и те же.
Но король нищих далеко не так снисходителен к Мэки-ножу, как Броун. Пичем считает мезальянсом замужество дочери, ибо разве можно сравнить бандита, не останавливающегося перед пролитием крови, с ним, королём нищих, работающем при помощи тонких психологических средств?! Кроме того, его возмущает и то, что теперь между двумя династиями заключается брачный союз, а его, главу одной из них, даже не спросили, что он думает о слиянии, хотя и соседних, но не всегда дружественных держав.
Пичем принимает жестокое решение: выдать Мэки полиции.

Полли умоляет мужа спрятаться от преследователей. Куда же может спрятаться славный Мэки? Конечно, в публичный дом. Там он встречается со своей бывшей возлюбленной, Дженни, которая, в конце концов, выдаёт его полиции.
Полли навещает мужа в тюрьме. Там она встречает дочь начальника полиции Люси, которая тоже, как выясняется, является женой красавца-бандита Мэки. Женщины вступают в драку. Полли оказывается побеждённой. Люси помогает обожаемому Мэки бежать.

Лондон готовится к празднествам по случаю коронации короля.
Пичем, который во что бы то ни стало хочет отомстить начальнику полиции за то, что тот обманул его и позволил сбежать мошеннику Мэки, готовится к большой операции. Он мобилизует всех нищих города , чтобы превратить коронационные торжества в ряд скандалов. Если ему это удастся, то Броун слетит со своего поста. Чтобы вырваться из западни, Броуну не остаётся ничего иного, как снова арестовать короля бандитов. Шея Мэки уже в петле. Палач уже готовится к торжественному моменту: вздёрнуть на виселицу самого опасного разбойника страны.

Но тут появляется посланец, принесший полную амнистию для Мэки-ножа и королевский декрет, оповещающий всех заинтересованных, что добродетель не может долго оставаться в тени! Мэки-нож дал столько блестящих доказательств мужества, молниеносно принимаемых решений и непреклонной силы воли, что его величество король соизволил пожаловать упомянутому Мэки-ножу дворянское звание, о чём свидетельствует запись в Золотой книге и выданная ему дворянская грамота.
Собравшиеся посмотреть на казнь солдаты, проститутки, контрабандисты, карманные воры, банкиры, попы и бродяги хором запевают трогательную песню, в которой восхваляют провидение и короля, своей мудростью превосходящего все человеческие мерки.

Первый спектакль - 2.9.2002

Адольф Шапиро:

Удивительное становится обыденным, когда мы не можем (или не хотим) связать то, что видим и слышим, с тем, что было до нас. И тогда даже Брехт - драматург как драматург. Но стоит выйти на берлинскую Фридрихштрассе, побродить по старым кварталам, пройти мимо синагоги, вспомнить всё, что знаешь о прошлом этих мест, а ещё лучше - послушать рассказы очевидцев, как всё освещается совсем другим светом. И в свете этом театр Брехта предстаёт во всей значимомости его миссии: дать здравую и трезвую оценку того, что происходит вокруг нас и с нами.

Б. Б. настолько серьёзен, насколько театрален. Он знает толк в розыгрышах и мистификациях. Поговаривают, что его рабочие кепки были сшиты у лучших портных. Если и так, то, уверен, это не фарисейство, а ещё одно проявление артистической натуры. Кофта футуриста – ничего, а чем кепка провинилась?

«Трёхгрошовая опера» – пьеса с вызовом. В ней используются многообразные стилевые и жанровые приемы с одной целью – обратить зрителей лицом к себе. Тов. Бертольд здорово разгулялся по старой пьесе Джона Гэя, сюжет которой он использовал, спрятав приговор за обманчивым обаянием блатной среды и анархизмом словесных эскапад. Насмешка над общепринятым и жонглирование приёмами различных эпох и стилей (блистательно выраженная в музыке Курта Вайля) – исток той динамичной полемичности, что принесла их созданию непреходящую славу у гурманов театра и у самой широкой публики.

Б. Б. думал о личности, лоб в лоб столкнувшейся с историей, не преувеличивал значение индивидуальной воли, догадывался: попытка обмануть судьбу, своё «время и место», обречена на провал. Всю жизнь убегающий – от гитлеризма, сталинизма, маккартизма – поэт знал: людей не переделать. По причине их катастрофического равнодушия к урокам истории. Он говорил о том, в чём люди боятся признаться. Не зря завещал на своём памятнике написать: «Здесь лежит человек, который во всём сомневался».

Брехт задаёт слишком много вопросов, чтобы не захотеть его ставить. От «Оперы нищих» Гэя до «Трёхгрошовой» и до наших дней пролегает долгая дорога. Изменялись нравы, менялись общественные формации, распадались, рождались и возрождались государства. История творилась по одной ей ведомым законам.

Но самое удивительное, что мало менялся тот, кого называют венцом мирозданья. Так что нет оснований менять эпиграф, взятый Гэем к его «Опере» – «Nos novimus haes esse nihil» («Мы-то знаем, что это – ничто»). Так думал в конце двадцатых Брехт.

Извините, конечно, но так думаю сегодня и я.